ПИСЬМО К ДЕТЯМ.

 

Я писать-сочинять не могу. Просто опишу свою жизнь - как я жила. Может, ты когда-нибудь что нужное возьмешь отсюда.

Родилась я  в  Акмолинской  области,  Балкашенский  район,  село Богогородка. В 1939году закончила четвертый класс.  Родного  отца  не знаю, да и неродного не помню. Мой отец, Козлов  Михаил  Матвеевич, не вернулся с действительной службы,  пропал  без  вести  где-то  в 1929году.

В 1930 году уезжали мамины родители и взяли нас.  Ездили  везде, первое - в Боровое. Пайка  не  было,  таскали  вещи  на  базар.  Не вжились - уехали.

Жили в Бугульме. Дедушка, мамин отец, стал сторожить огород.  Мы  с двоюродным братишкой ходили к дедушке. Принесем по морковке,  она крупная, кормовая, да за сундук.  Штук  десять  натаскали  -  пошел  рейд комсомольский с обыском. Нашли  эту  морковь.  Правда,  ничего нам не было, но собрались и уехали в совхоз им.Абдуллина к  маминым сестрам.

А в 32-ом году в Башкирии,  на  станции  Ишимбай,  нефть  нашли. Туда мамин брат жить уехал на производство и дедушка с  бабушкой  с ним.

Потом заболела бабушка, нужно  ехать  к  ним.  Кому?  Те  сестры мамины с мужьями, семьей. Мама моя да я поехали  в  Ишимбай.  Тогда поезда  только  до  Раевки  ходили,  оттуда   добирались   попутной машиной, а 10км совсем пешком. Дедушка с саночками пришел.  Усадили меня на санки, укутали,  а  вещи  несли  на  себе.  Приехали.  Мама заболела малярией, не  могла  работать,  есть  нечего,  ели  всякую траву,  летом  смородину  дикую,  щавель.   Дедушка   ходил   куски собирать, милостыню, и меня брал. Не знаю,  сколько  мне  было,  но еще не училась.

Как стыдно,  не  дай  бог  никому  ходить,  собирать.  Зайдем,  я спрячусь за дедушку,  а  он  вперед  велит  становиться.  Один  раз подали стакан молока - он  половину  попил,  половину  мне  дал.  Я стала  пить,  горошина   попала   -   такая   радостная   "дедушка, горох". Тогда женщина подала штук десять мне - сколько радости!

Мама на работу не  может  устроиться.  Нужно  уезжать.  Поехали опять к сестрам. Документов не было, работала  поденную  работу.  В 34-ом году  собралась  в  Богородку  за  документами.  Меня  хотела оставить - я стала плакать. Пришел муж маминой сестры  и  отговорил до утра, чтобы мама подумала и  взяла  меня  с  собой.  Приехали  в Богородку,  пришли  к  отцовым  родителям,  -  они  обрадовались  и оставили нас жить. В том году очень хороший урожай хлеба был.  Дядя мой уходил в армию и велел нам жить у  бабушки  с  дедушкой  и  его хлеб есть. Но мама пошла работать - хлеб давать стали. Вот  однажды мама заходит, хромает, - прыгнула с брички и ногу свихнула.  Я  как расплакалась, -  "кто  нас  кормить  будет?" -  потому  что  я  много голодовала, мне так стало страшно, что мама болеет.

Потом  нашелся  парень  холостой.  Женился  на  маме.   Смирный, забитый такой. Человек неплохой был, но очень молчаливый,  от  него не холодно, не жарко. Правда он не  обижал  меня,  но  и  ласки  не было. Жили - куда деваться. Жил он с матерью и двумя сестрами.

Мамаша его, верней, мне бабушка, такая агрессивная была, а  мама моя, что ж, она сноха, да  еще  с  добавком.  Как  развоюется  наша бабушка  хозяйка  и  давай  громы  молнии  метать,  выгонять   нас, иждивенкой упрекать, что  я  буду  всю  жизнь  нахлебница,  что  до двадцати  лет  работать  не  буду.  Мама  все  время  работала   на постоянной работе старшей дояркой  и  отделенщицей,  в  общем,  все время надо было рано из дома уходить, а  я  с  этой  бабусей-ягусей дома. Отец всегда ездил в отгрузку, то зерно  возил  и  еще  в  лес ездил. Как приедет, бабуся на меня жалуется, а отец только  скажет, взяла б нашлепала по  мягкому  месту,  а  сам  даже  слова  мне  не скажет, почему я не слушаюсь. Она даст пирожок "ешь, да  матери  не ябедничай." Я пойду в огород, там в траве поплачу и ладно.  Боялась маму расстроить. Я тоже считала себя лишним ртом маме  на  шею,  все молила, чтоб я умерла, а оно, слава богу, до сих пор живу.

Один раз до  того  войну  устроила,  что  мама  меня  привела  к родителям родного отца пожить. Я зашла и говорю  "деда  и  баба,  я поживу до пасхи у вас", они "живи, живи". Они плачут, я плачу,  так всю ночь проплакали. А  у  отца  брат  был  старший,  жил  у  тещи, пришел, как нагонял бабусю и отца, что отец сам приехал за мной.

Потом, это все до войны было, приехал  мамин  отец  с  Башкирии. Он, дед, был руки  золотые,  шил  шубы,  тулупы.  Где  шил,  там  и кормился, к нам только ночевать ходил. И  вот,  мама  уже  работала продавцом, уехала в  сельпо  за  товаром,  а  меня  бабка  няньчить послала к своей  старшей  снохе.  Мама  приехала,  спрашивает,  где Клава, а она говорит, я сама не видела целый день. Я пришла  домой, мама говорит, почему бабушку не слушаешься. Я говорю, меня  бабушка послала.  Мама  меня  набила  прямо  на   улице.   Девочки-подружки окружили, а мне стыдно и обидно. Дедушка пол красил у  нас,  вышел, говорит, сваха, как не стыдно тебе, ты сама послала. Она и  дедушку выгнала.

Он, лето было, нанялся амбары сторожить и  жил  в  амбаре.  И  я ушла, летом с ним жила. Дедушка на ночь на рыбалку уйдет, а меня  в амбаре закроет, "спи", а я все равно боюсь. Потом на зиму он  опять уехал в Башкирию к сыну, так с ним и жил.

Вот в сороковом году закончила я четыре  класса.  У  нас  только начальная школа была, а  за  десять  километров,  а  может  быть  и более, было село Богословка, вот там была десятилетка. Но вроде  и меня пустили в пятый класс, на  квартире  жить.  Стала  я  учиться. Неделю учимся, в субботу домой пешком. Из дома  везут,  потому  что продукты нужно. И вот не знаю, через неделю или две я должна  масла стакан везти. Как брать продукты, так каждый раз пыль  до  потолка. "У нас мясо хорошее, жирное, не давай масла," - все бабуся  диктует. После такого скандала я всю неделю плачу. Вроде в конце  успокоюсь, а в субботу опять домой.

Так я училась два месяца. Потом у мамы опять  нога  вывихнулась, а у бабки отнялись ноги, - пришлось мне бросить учебу,  потому  что еще кроме меня были две сестренки.  Бросила  учиться,  дома  работы полно, хозяйство, а в сорок первом война. Тут уж и  бог  не  велел.

За  что  учиться?  Нужно  за  квартиру  платить,  за  продукты.   И завертелось колесо, весь год без передышки в упряжке. Летом  пашем, сеем, зимой то в отгрузку, то за кормом.

И вот пашем,  в  сорок  втором,  приезжает  бригадира  сын  меня заменить. "Поезжай  домой."  Я  сразу, -  "Зачем?"  -  думаю,  честь какая. "Что случилось?"

ацану, наверное,  наказали,  чтобы  не  говорил.  Когда  что-то скрывают, еще  больше  узнать  хочется.  Я  прицепилась,  скажи  да скажи. "Маму твою бык  спорол."  Я  как  заплакала,  лошадь  только ушами водит.

Привезли  меня  на  стан,  сел   сам   бригадир,   повез   меня. Подъезжаем, - у нас народу полный двор, и  изба  -  не  пробъешься. Прохожу. Мама лежит без сознания. Пошла по  табуну  проверять,  как доярки  доют,  бык  и  подсадил  на  рога.  Ладно  доярки  увидели, отогнали, пока кровь не видел. А  пастух  чечен  был,  как  молился богу, так и не бросил, пока не кончил.

Ну что ж, отцова сестра пошла лошадь  запрягать,  ехать  надо  в больницу в район, 30 км. А по дороге еще  село  Максимовка,  там  у нас жил дедушка, хорошо кости лечил, решили  заехать  вперед  сюда, потому что бык и плечо вышиб.

Поехали в ночь, а нужно через речку переезжать. Мы сунулись,  да не попали на брод, чуть не потонули. Так ночь пересидели, мама  без сознания была, а когда стал рассвет, и брод рядом.

Отвезли  маму,  положили  в  больницу.  Еду  в   деревню,   люди переживают  за  меня,  вдруг  что,  как  я  буду?  Но  потом   мама выздоровела, и бабка вроде стала  хорошо  со  мной.  Как  же,  стала работать. Но однажды, уже  мы  похоронку  получили,  отцовы  сестры съехались к  нам  жить,  и  вышел  скандал  большой,  и  тогда  мама отделилась от них, ушли на  квартиру.  Сестренка  померла  уже  без отца, осталось нас двое.

И вот поехала я в отгрузку с зерном в  Атбасар.  И  быки  только пришли, усталые, я  не  хотела,  бригадир  меня  насильно  заставил брать. Поехали мы на бричках, прошел дождь, грязь, а  за  ночь  все замерзло, речки края обледенели, быки все побились, а нам  пришлось лезть в ледяную воду. Кое-как добрались туда, хлеб отвезли,  сдали, переночевали и вот оттуда 90км, два дня до  дома  ехать.  Мы  темно выезжали и темно на ночь останавливались. Я их всю дорогу  в  руках по над дорогой вела. Ездили мальчишки  и  девчонки,  даже  старшего возраста не было. Со мной подружка была,  а  все  остальные  уедут, зайдут, погреются, отдохнут немного быки, а мы  пока  приедем,  они уже уходят.

И вот двенадцать километров осталось до дома, там жила с  нашего села женщина, хотела я оставить своего быка,  не  свелели,  дойдут. Но вот выехали за село, упал бык. Пацаны пришли  с  кнутами,  я  не дала бить. Они психанули, как хочешь, твой бык, взяли и уехали.

Два часа ночи, мороз, а  мы  одни  в  поле  вдвоем  с  подружкой стояли, стояли. Взяли, поехали, он устал,  бедная  скотина,  метров двести прошел и опять упал. Ну что делать?  Взяли  его,  стащили  в сторонку и поехали. Наверное, еще семь-восемь километров  ехать  на быках.

Приехали, как зашла я домой в тепло, так и шаг не могла  сделать - все ноги выше колен поморозила. Мама погнала моих быков, а там  и не найдешь никого. Пока нашли людей, поехали, привезли,  а  у  него уже глаза не моргали. Зарезали, сдали на склад. Съели люди -  голод был. Тогда с других бричек еще два быка сдохли  или,  как  сказать, упали.

Вот пришел бригадир, давай учить  меня,  как  говорить.  Боится, что скажу не то. Что он мне дал такого быка. Ну ладно, с  ним  что, поговорили и  все,  а  на  второй  день  вызвали  меня  в  контору.

Следователь приехала.  Я  пришла,  села.  Сижу,  глаза  в  потолок, потому что вниз гляну - сразу слезы прольются. И сижу  так,  ни  на кого  не  гляжу.  Вот  один  заходит  мужчина,  и  посмеялся.  "Что, Сергеева, загнала быка?" А одна женщина говорит,  не  трогайте  ее, она и так еле сидит. И прорвало у меня слезы, наплакалась...

Пришел заместитель председателя, сел возле меня.  Он  уже  после фронта, раненый. Вот так говори, не  бойся,  мы  тебя  не  дадим  в обиду. Но я выплакала, мне легче стало.

Вызвали. Была следователь женщина, и орать стала,  и  удивительно - я не заплакала. Сует мне акт, распишись, загнала быка. Я  говорю: "Вот поедешь, разок со мной съездишь, тогда распишусь".  Так  и  не стала за быка расписываться.

В тот рейс еще два быка подохли, и были побитые. Вот  и  приехали из района, хотели на нас снести. Но моего быка съели -  голод  был, а те пропали. Собрали заседание колхозного правления  и  решили  на нас не вешать, тем более я  вся  без  вылаза  работала,  тогда  нам выходных  не  было,  и  решили  простить  нас,  если,  говорят,  их напугаем,  они  на   работу   не   пойдут,   и   не   заставишь - несовершеннолетние.

Вот я одного не  пойму,  всю  жизнь  русских  все  нерусские  не любят, почему? У нас перед войной немцев  привезли.  Какие  богатые приехали!  Они  очень  гордые  были,   но   работать   -   молодцы. Чистоплотные. А потом война была, кого только не привезли, и  чечен и ингушей, поляков, евреев. А поедем с обозом,  ингуши,  чечены  не очень любили работать. Мы - дети, они - мужики.  Побросают  подводы и по деревням, куски собирать. Нам приходится ихние подводы гнать.

Всем  приезжим  паек  давали,  нашим   колхозникам   -   ничего. Какие-нибудь отходы для курей, на трудодень  сто  грамм.  Не  знаю, как жили? Работали, ждали, кончится война - легче будет.  Кончилась война,  пришли  мужики,  которые  живы   остались   и   полезли   в начальство, а  дети  и  женщины  как  работали,  так  и  продолжали работать.

Приедет  какой-нибудь  агитатор,  подгоняет  быстро  сеять.  Где пахано, а где бороновано - все  равно  приказывает  сеять.  Получит премию, корову, а вырастет хлеб-овсюк один дикий. Другой  приезжает, и тоже быстро уберут, все заберут и опять мы ни с чем.  Вот  так  и жили.

Потом,  в  45году  мама  работала  в  магазине.  И  вот  молодая бухгалтер сельпо, девушка ушлая нашлась, взяла мамины 2000денег,  а здесь делала ревизию, что недостатка не было. В сельпо проверили  - недостача.  И  вот  приехал  следователь,  вызвал  маму,  допросил, установил срок неделю, чтобы заплатила.

Продали отцовы  сапоги,  еще  одежду,  собрали  со  всех  родных 2000рублей. Увезла мама, сдала деньги,  а  к  вечеру  позвонили  из сельпо, что нашли деньги, у бухгалтера документы дома на них  были. А наши денежки так и пропали.

А когда  следователь  вызывал  маму,  то  пригрозил,  чтобы  она тайной доносила все  ему  на  людей  когда  приедет.  Мама  уезжала платить и думала, что посадят. Мне ничего не  сказала,  а  написала письмо, что мне делать и как жить.  Приехала  -  дала  читать.  Она здесь, а я не могу, читаю и плачу.

А потом пришел сосед с фронта, хотел  жить  ехать  в  Краснодар. Сразу не устроился, объявили, что война с Японией и он решил  домой приехать. Прошло около года, у него был пропуск на семью,  а  семья  большая. Он решил семью пока всю не брать, а только взрослых  детей и нас позвал.

Вот у нас не было ума, что война  только  кончилась,  поехали  в 46году в Краснодар. Куда его звали, уже не нужно  было,  на  работу не устроились. Сидели на вокзале. Нас уже  не  стали  пускать,  как идти куда, так чайник берем, вроде за кипятком.

Люди там плохие. Вале, сестре моей, было девять лет.  Ходили  мы в станицу, всю прошли - нам пить никто не дал. Не только нам,  даже Вале, ребенку, не дали напиться.

Попался нам вербовщик, давай  нас  вербовать.  Мы  люди  темные, поверили на слово. Сказал на три месяца, а приехали  в  Канаш,  нам говорят на девять месяцев. На зиму неинтересно.  Вот  мы  попали  с Краснодара да в Канаш.

Привезли нас  вербовщики,  дали  вагон  жить,  поставили  койки. Уголь,  сказали  самим  добывать,  то есть  воровать.  Наши  вагоны стояли возле светофора, как раз там поезда останавливались с  углем и коксом, вот мы и набирали.

Топили железную печь, а спать ляжем, вода даже  замерзает.  Мама вставала первая и затапливала, тогда все вставали.

Вот зима прошла, лето настало. Зимой хоть снег, лед  долбили,  а летом рельсы меняли, шпалы. Всю землю старую убирали,  шпалы  новые клали, и песок с щебенкой свежие насыпали. Маму  хоть  воду  носить заставили, поить рабочих, а где тяжелей, там меня.

Паек  получали,  сами  готовили.  Вставали  в  шесть   утра,   а приезжали в шесть вечера. И  вот  как-то  хлеба  было  немного,  мы забрали, а Валя должна получить.  А  его  не  привезли.  Приезжаем, Валя нас со слезами встречает: "Я еще не ела ничего".  А  хлеба  не было. Не могу, я весь вечер проплакала из-за нее.

Потом мы стали хлопотать,  как  бы  уехать  отсюда.  Написали  в Ишимбай к дяде, чтобы  нам  вызов  прислали,  что  дедушка  старый, мамин отец, один живет. Дедушка прислал вызов, маму  пускают,  меня не пускают. Тогда у  нас  была  медсестра  молоденькая,  мы  с  ней подружились. Вот она меня, как  будто  глаза  лечить,  отправила  в город Муром. Я поеду, день похожу там, а вечером домой. Потом  мама дала ей 300 рублей денег и сказала, достань справку Клаве.  Достала она такую справку, что нельзя мне там жить. Теперь меня пускают,  а маму нет.

Потом  все-таки  отпустили.  Поехали  мы  к  маминым  сестрам  в совхоз, а там паек отказали. Что делать, пришлось  вернуться  домой в село, но там все изменилось, всех мальчишек и  девчонок  посылали в ФЗО и в ремесленное училище. Не знаю почему тогда боялись,  голод везде был, там тоже голодали. Вот  мы  вернулись  и  боялись,  меня чтоб не забрали.

Уехала в 47году в марте в Ишимбай к дяде. Дорогой у меня  украли чемодан. Приехала, было трудно на работу устроиться,  устроилась  в Дорстрой, дороги строить. Работа тяжелая - лопата да  лом,  питание плохое. Послали нас троих в  деревню  Васильевку,  камни  по  Белой собирать для вымащивания дорог. Пошли дожди,  машины  не  смогли  к нам проехать, и мы сидели четыре дня голодные. У меня так стало  во рту нехорошо, все белым покрылось. Я взяла воды и  соли,  чтоб  рот прополоскать. Хозяйка увидела, вынесла мне кусочек хлеба  и  стакан молока.  Нас  было  трое,  одна  ходила  просить  хлеб,  а  мы  две стеснялись. Вот я свою подружку  позвала,  мы  вдвоем  покушали.  А вечером  приехала  машина,  привезли  хлеб  ржаной,  а  у   нас   в Казахстане не было ржаного, вот  у  меня  сильно  заболел  желудок, потому что ломом надолблюсь, очень есть охота, и я хлеба да воды  с солью наемся, больше нечего было.

Жила у дяди, у маминого брата. В 47году, весной, дали  земли  мне восемь соток. Дядя дал картошки на семена, такая  уродилась,  целый самосвал большой нарыли. Вот и надо было жить. Нет, моя мама  опять в Горький уехала,  там  ее  сестра  посадила  две  сотки  картошки, нахвалила - там хорошо. Мама взяла и уехала, и  за  мной  приехала, забрала меня. А на работу трудно устроиться.  Опять  меня  на  базу грузчиком,  170рублей  старыми  деньгами,  сама  в  баню  работать, 260рублей, вот и живи на такие деньги. Ночь помогаю маме,  а  утром на работу. А там люди все воруют пшеницу, муку и живут хорошо. А  я боялась  воровать.  Не  умею,  мы  бедные,  нечем  откупиться.  Там поймают кого с хлебом, сунут 100рублей милиционеру - отпустят, а  я не могла терпеть такую жизнь. Вот пришлось опять уезжать  в  совхоз к маминым сестрам.

В 48году я опять уехала в Ишимбай,  а  там  в  49году  15  марта послали в Салават. Вот так я  здесь  и  засела.  В  48году  Салават начали строить и нас,  девчонок,  перевели  с  Ишимбая  работать  в Салавате грузчиками. Что везли строить Салават, то мы  и  выгружали- бревна, кирпич, цемент, стройматериалы все и  оборудование.  День работаем, ночью вагоны придут, опять поднимают с  постели.  Жили  в общежитии, одна комната на 22человека,  железная  печь  посередине.

По двое спали. Мне  повезло  -  моя  напарница  уехала  в  Ишимбай, уволилась, я осталась одна на койке. Потом ко мне мама и  сестренка приехали, вот так мы жили трое на одной кровати односпальной.  Мама сторожем устроилась, вот так и жили.

Потом в 49году вышла замуж, 5июля расписались. Мой муж,  Алексей Владимирович Филимонов, построил возле казармы времянку,  сарай,  и жили мы, пока снегом нас занесло. Потом  потеснили  солдат  и  нас, всех молодоженов, поселили в казарму. Нас и другую  семью  с  тремя детьми поселили в комнату с тремя окнами. Вот  мы  себе  одно  окно отгородили фанерой и жили. Других  даже  по  четыре  семьи  ширмами отгородили.

Потом 20марта 1950года  в  11часов  дня,в  понедельник,  родился старший сын Володя. Родился в рубашке,  говорят  -  счастливый.  Не знаю? Очень беспокойный был маленький, наверное потому, что  я  все время  растроенная  была.  С  мужем  жили  плохо,  очень  хитрый  и скользкий человек оказался. Вышла - не любила, но думала  привыкну, если он любит меня, но  оказалось  в  жизни  все  иначе.  Когда  не любишь, да еще обижает, то вообще свет не мил.

Потом родилась дочь Люба, в 1951 году, 18октября, в  четверг,  в 11часов  вечера.  В  1954  году,  1мая,  в  субботу,  в  9ч20минут, родилась еще дочь Маша. Последним  родился  сын  Гена,  6января,  в пятницу, в три часа дня.

Семья моя росла, а жизни не  было.  Деньги  не  давал  полностью, заставлял записывать что брала, или шел со мной  в  магазин,  когда не было очереди. Брали продукты, я мешочки заполняла, а он  платил. Унизительно, а что делать? Вас четверо, надо кормить.  Мама  придет моя, все ему казалось, что я даю  все  своей  маме,  а  что  давать было? Зарплату получал 900рублей, или после реформы  90рублей.  Нас 6 человек семьи и что можно  было  дать,  когда  надо  всех  одеть, обуть.

Потом купил муж фотоаппарат. Стал фотографировать и  стал  пить. Стали  звать  свадьбу  фотографировать.  Придет  пьяный,   начинает ломаться. Когда так человек плохой, у пьяного вся  наглость  ползет наружу.  Потом  я  научилась,  стала  сама   фотографировать,   что заработаю, на это и детей одевала.  В  50х  годах  у  нас  еще  шла стройка вовсю, фотографов мало было, вот и  ходила  по  домам.  Кто просил прийти покойников снимать. С  1  сентября  в  школу  ходила, детей фотографировала, так и перебивалась и одевала вас. А  отец  к отпуску собирал всегда деньги.  Поедет,  наберет  нужно  и  ненужно что, привезет вам по маечке.

Все с вами пережила и все старалась, чтоб  вам  плохо  не  было.

Простите меня, что я вам роскоши не дала, больше сил не было.

Мама.